Голос - Страница 63

— Но я думал, вы разорвали отношения. Вы утверждали, что вы с отцом не общались с Гудлаугом много лет, что у вас не было с ним никакой связи. Почему вы все-таки солгали?

— Потому что папа не знает.

— Чего именно?

— Что Гудлауг приходил иногда. Должно быть, скучал по нам. Я не спрашивала его ни о чем, но, наверное, дело было в этом, раз он приходил.

— О чем конкретно не догадывается ваш отец?

— О том, что Гудлауг иногда по ночам приходил домой, тайком от нас. Сидел в гостиной без единого звука, а потом исчезал до нашего пробуждения. Он делал так в течение многих лет, и мы ничего не знали.

Она посмотрела на кровавое пятно на кровати.

— Пока однажды ночью я не проснулась и не увидела его.

24

Эрленд смотрел на Стефанию, вновь и вновь прокручивая в голове ее слова. Она уже не казалась ему такой высокомерной, как во время их первого разговора. Тогда Эрленд злился на нее за полное равнодушие к судьбе брата. Но теперь думал, что, возможно, суждение о ней составил преждевременно. Ведь он совсем не знал ни эту женщину, ни ее историю, чтобы вот так сразу заклеймить ее. Эрленд уже жалел о том, что обвинил Стефанию в отсутствии совести. Не ему осуждать других, хотя он частенько поддавался искушению. Но на самом-то деле ему ничего не было известно об этой женщине, которая вдруг предстала перед ним такой несчастной и бесконечно одинокой. Он понял, что путь ее едва ли был усыпан лепестками роз. Ребенком она росла в тени своего брата, когда стала подростком, потеряла мать и, наконец, взрослой осталась с отцом, пожертвовав ради него устройством собственной жизни.

Прошло много времени, а они все сидели, и каждый думал о своем. Дверь в комнату была открыта. Эрленд вышел в коридор. Ему вдруг захотелось удостовериться, что там никого нет и никто их не подслушивал. Он осмотрел слабо освещенный закуток, но никого не увидел. Эрленд повернулся, вглядываясь в конец коридора. Там царила непроницаемая тьма. Он подумал, что для того, чтобы пройти туда, нужно прошмыгнуть мимо открытой двери в комнату Гудлауга. Но тогда они заметили бы постороннего. В коридоре никого не было, и Эрленд вернулся в комнату. Однако его не оставляло явственное ощущение того, что они не одни. В коридоре чувствовался тот же запах, как и тогда, когда он впервые спустился сюда. Запах жжения, который он не мог определить. Ему было не по себе в этом месте. В его памяти отпечатался момент, когда он с коллегами увидел покойника, и чем больше он узнавал о жизни человека в наряде Деда Мороза, тем этот образ становился ярче и печальнее. И Эрленд знал, что вряд ли когда-нибудь забудет его.

— Все в порядке? — спросила Стефания, которая тихо сидела на стуле.

— Да вроде бы, — отозвался Эрленд. — Ерунда. Мне показалось, будто в коридоре кто-то прячется. Давайте-ка уйдем отсюда. Может быть, выпьем по чашечке кофе?

Стефания обвела взглядом комнату и встала. Они молча прошли по коридору и поднялись по лестнице, потом вышли в вестибюль и направились к ресторану. Эрленд заказал два кофе. Они сели в стороне, чтобы туристы не мешали им.

— Папа на меня рассердится, — сказала Стефания. — Он всегда запрещал мне рассказывать о том, что происходит в семье. Терпеть не может вторжений в его частную жизнь.

— Как у него со здоровьем?

— Он в хорошей форме для своего возраста. Но я не знаю…

Стефания не договорила.

— Для следствия не существует никакой частной жизни, — заметил Эрленд. — Особенно если речь идет об убийстве.

— Теперь я это осознаю. Мы надеялись стряхнуть с себя эту историю, как будто она нас не касается, но мне кажется, что никто не может оставаться в стороне при таких ужасающих обстоятельствах. Об этом просто нельзя молчать.

— Если я правильно вас понимаю, — начал Эрленд, — вы с отцом прервали всякие контакты с Гудлаугом, но он проникал по ночам в ваш дом, причем так, что вы не замечали его присутствия. Что с ним творилось? Что он делал? Зачем приходил?

— Он так и не дал мне вразумительного ответа. Просто беззвучно сидел в гостиной час или два. Иначе я засекла бы его гораздо раньше. В течение многих лет он проделывал это по нескольку раз в год. Гудлауг приходил не каждую ночь. Однажды, года два назад, меня почему-то мучила бессонница, и в четвертом часу утра в полусне мне почудился какой-то шорох в гостиной. Естественно, я испугалась. Спальня отца внизу, ночью дверь всегда открыта. Я подумала, может быть, он пытается позвать меня. А когда снова услышала скрип, мне пришло в голову, что в дом забрался вор. Я прокралась к лестнице и увидела, что дверь в комнату отца по-прежнему открыта так, как я ее оставила. Но, спустившись в прихожую, я заметила, что кто-то метнулся вниз по ступенькам в подвал. Я окликнула его. К моему ужасу, он остановился, обернулся и стал подниматься.

Стефания замолчала, глядя прямо перед собой, будто мысленно перенеслась в ту ночь.

— Мне показалось, что он собирается наброситься на меня, — сказала она наконец. — Я стояла в дверях кухни и включила свет. И тут я узнала его. Много лет мы не встречались с ним лицом к лицу, с тех пор как он был юношей. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это мой брат.

— Как вы отреагировали? — спросил Эрленд.

— Я была совершенно выбита из колеи. Мысль о том, что в доме грабитель, так меня напугала, что я повела себя неправильно. Надо было сразу позвонить в полицию. Дрожа от страха, я вскрикнула, когда включила свет и разглядела его. Должно быть, перепуганная и близкая к истерике, я выглядела комично, потому что Гудлауг рассмеялся.