Маленькая принцесса, подумал Эрленд.
— Я сразу же вспомнила о маме, — сказала Ева Линд у него за спиной. — Когда я увидела эту женщину с тобой в баре. И о нас с Синдри, к нам ты никогда не проявлял никакого интереса. Я подумала обо всех нас. Мы ведь семья, как бы мало мы на нее ни походили. Во всяком случае, с моей точки зрения.
Она замолчала.
Эрленд повернулся к ней лицом.
— Я не понимаю этого пренебрежения, — бросила она. — Особенно по отношению к нам с Синдри. Не понимаю. И ты, прямо скажем, помочь мне в этом разобраться не хочешь. Никогда не хочешь говорить о том, что с тобой происходит. Никогда ничего не говоришь. Ничего не рассказываешь. Это все равно что беседовать со стеной.
— Почему ты вечно требуешь объяснений? — спросил Эрленд. — Объяснения не всегда возможны. Иногда их просто нет.
— И это говорит инспектор полиции!
— Люди слишком много болтают, — заметил Эрленд. — Нужно иногда и помолчать. Тогда меньше гадости выплывет наружу.
— Ты говоришь о преступниках. Ты все время сосредоточен на преступлениях. А мы, между прочим, твоя семья!
Повисло напряженное молчание.
— Возможно, я совершил ошибку, — нарушил его Эрленд: — Думаю, что не в отношении вашей матери, хотя, может быть, и это тоже. Не знаю. Время от времени люди ссорятся и расходятся, а жить с Халльдорой было невыносимо. Но перед тобой и Синдри я точно виноват. Возможно, я не отдавал себе отчета в этом, пока ты не нашла меня и не начала ходить ко мне в гости, иногда притаскивая с собой и брата. Прежде я как-то не осознавал, что у меня есть двое детей, которых я не видел с тех пор, как они были маленькими, и которые так рано сбились с пути. И я задаюсь вопросом, не сыграла ли тут роль моя безучастность. Я много думал, почему так произошло. Не меньше тебя. Почему я не пошел в суд и не добился права навещать вас, не бился как лев, чтобы взять вас к себе, или не заставил вашу мать прийти к согласию. Почему, в конце концов, не подстерег вас после уроков и не похитил.
— Просто мы тебе были неинтересны, — сказала Ева. — Разве дело не в этом?
Эрленд не отвечал.
— Разве не в этом дело? — переспросила Ева.
— Нет, — ответил он. — Если бы все было так просто.
— Просто? Что ты имеешь в виду?
— Я думаю…
— Что?
— Не знаю, как это выразить словами. Я думаю…
— Ну?
— Я думаю, что я тоже погиб на плоскогорье.
— Тогда же, когда потерялся твой брат?
— Это трудно объяснить, а может быть, и невозможно. Может быть, некоторые вещи не имеют объяснения и лучше оставить их как есть.
— В каком смысле «ты погиб»?
— Я не… что-то во мне умерло.
— Ты хочешь сказать…
— Меня нашли и спасли, но я все-таки умер. Какая-то часть меня. Что-то, что было во мне раньше. Не знаю точно что. Мой брат погиб, и мне кажется, что-то во мне погибло вместе с ним. Я всегда нес за него ответственность — и я предал его. До сих пор не могу воспринимать это иначе. Я виноват, что спасли меня, а не его. И хотя родители не бросили меня, как я бросил вас с Синдри, я как будто больше не был им нужен. Не знаю, прав ли я на сей счет, и никогда не смогу этого узнать, но именно такое чувство возникло, когда я спустился с плоскогорья, и оно не проходит по сей день.
— Спустя столько лет?
— Чувства не измеряются временем.
— Это из-за того, что выжил ты, а не он?
— Я, наверное, пытался вырваться из одиночества, когда встретил вашу мать, но вместо этого только еще глубже погрузился в него, потому что так удобнее, спокойнее. Ты ведь поэтому принимаешь наркотики? Так удобнее. Это твое убежище. Сама ведь знаешь, своя рубашка ближе к телу, хотя и отдаешь себе отчет в том, что делаешь больно близким. Поэтому ты и продолжаешь одурманивать себя наркотиками, а я все глубже и глубже погружаюсь в каменную могилу на том плоскогорье.
Ева Линд во все глаза смотрела на отца и, хотя не совсем его понимала, чувствовала, что он чистосердечно пытается объяснить ей то, что было для нее загадкой и заставляло постоянно искать ответа. Ева догадывалась, что заглянула в такие глубины, куда еще никто не заглядывал, разве что сам отец — но только чтобы удостовериться, что там ничего не тронуто.
— А та женщина в баре? Какое отношение она имеет ко всему этому?
Эрленд пожал плечами и закрыл приоткрывшуюся дверь.
— Не знаю, — сказал он.
Они не возобновляли разговор довольно долго. Потом Ева сообщила, что ей пора, и вышла в коридор. Она не очень-то помнила, куда ей теперь. Ева посмотрела в темный конец коридора, и вдруг Эрленд заметил, что она принюхивается точно собака.
— Чувствуешь запах? — спросила она, шумно втягивая воздух.
— Какой запах? — не понял Эрленд.
— Гашем несет, — объяснила Ева.
— Чем несет?
— Гаш, — повторила Ева Линд. — Наркота. Хочешь сказать, ты гашиш никогда не нюхал?
— Гашиш?
— Ты не чувствуешь запаха?
Эрленд вышел в коридор и тоже стал принюхиваться.
— Это гашиш?
— В общем, я знаю, о чем говорю, — ответила Ева Линд.
Она еще раз втянула в себя воздух.
— Кто-то приходил сюда покурить гашика, и не так давно, — резюмировала она.
Эрленд знал, что этот конец коридора специально осветили, когда осматривали место преступления, но ничего примечательного, что могло бы потребовать дальнейшего расследования, не нашли. Он взглянул на Еву Линд:
— Гашиш, значит?
— Та же вонь, — ответила она.
Эрленд снова зашел в комнату, взял стул, поставил его под одной из лампочек, освещавших коридор, и вывернул ее, натянув на руку рукав пиджака, чтобы не обжечься. Он нащупал перегоревшую лампу в темной части коридора и заменил ее. В ту же секунду мрак рассеялся. Эрленд спрыгнул со стула.